Когда после Второй мировой войны режимы в Советском Союзе и прочих странах соцлагеря окончательно оформились, Милован Джилас, а позднее Михаил Восленский стали открывателями нового эксплуататорского класса – номенклатуры, – привольно разместившегося на горбу жителей большевистской империи и контролируемых ею территорий.
Весь фокус существования номенклатуры заключался в том, что она, как средневековое монашество, ничем не владела – но обслуживала веру. Поэтому падение с высот власти и было таким болезненным. Да, тебе готовы были оставить квартиру и спецполиклинику, но вот спецдачу могли и отобрать, вручив ключи от счастья преемнику. Могли забрать спецмашину, перевести на другой уровень снабжения, давать путевки в другие санатории – это если с тобой расставались мирно, разумеется. Словом, если ты и твои близкие хотели жить на самом высоком для страны победившего социализма уровне потребления – ты должен был оставаться во власти.
Поэтому ни Сталин образца 1937 года с его безумными репрессиями, ни Хрущев с его постоянными кадровыми перестановками номенклатуру решительно не устраивали. Ее устраивал Брежнев. То, что принято называть “застоем”, на самом деле было золотым веком социалистической номенклатуры. Первые секретари ЦК республиканских компартий и обкомов правили десятилетиями, министерские портфели обменивались не на пенсионные удостоверения, а на пенсионные венки, Политбюро напоминало команду живых мертвецов… То же самое наблюдалось и в подведомственных государствах. Не только Брежнев, но и Живков, Гусак, Хонеккер, Чаушеску, Кадар, Цеденбал и прочие выдающиеся деятели коммунистического и международного рабочего движения не представляли себе никакого другого способа сложения полномочий кроме почетных похорон. И на самом деле это была не геронтократия, нет – это было использование государственного ресурса лучшими учениками дракона в том, как этот ресурс правильнее употребить.
Казалось, что в случае краха социализма номенклатура не просуществует ни дня. Ведь важным условием ее функционирования было отсутствие частной собственности. И когда частная собственность появилась, для роскошной жизни – куда более роскошной, чем жизнь погибшей советской номенклатуры, – уже не нужно было находиться у власти целую вечность. Когда в начале путинского второго срока появилась карикатура, изображавшая президента и его окружение в виде престарелых маразматиков, увешанных орденами, казалось, что это гротескное преувеличение: зачем людям, ворочающим миллиардами или хотя бы сотнями миллионов долларов, держаться за власть?
А вот зачем. Затем, что они этих миллиардов и миллионов не заработали. Они их присвоили. Присвоили именно потому, что были одним из эшелонов номенклатуры, воспользовавшимся крахом социализма. Произошла удивительная мутация – мало того что эти люди приватизировали государство вместе с его спецдачами, спецгаражами и спецполиклиниками, так они еще и с помощью власти получили в распоряжение собственность и деньги, которые несравнимы с тем, чем могли располагать их предшественники. Оказалось, что советская номенклатура еще не была никаким “новым классом” – именно потому, что не владела частной собственностью в государстве, жители которого и сами не имели в распоряжении ничего, кроме гордости за достижения социализма.
Настоящий “сверхновый” класс – это номенклатура времен Путина. Пропасть между нею и основным населением России куда шире, чем между советской номенклатурой и гражданами тогдашнего СССР: чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить фотографии какого-нибудь празднования у Брежнева и свадьбы Пескова – а ведь генсека тут сравнивают даже не с президентом, а с мелким бессмысленным чиновником, “болтающей головой” президента. О роскоши на зарубежных виллах и яхтах я уж и не говорю – Брежнев и не подозревал, что такое Монако, а Путин охотится вместе с князем этого замечательного государства.
Обычные граждане по сути остались в том же положении бесправных рабов, в котором были после большевистского переворота. Да, им разрешили приватизировать клетки, в которые их поселили “хозяева жизни”. Да, им теперь проще купить разваливающуюся иномарку и съездить в Анталью вместо Сочи или Ялты. Но за четверть века после краха СССР основная часть его населения остается все той же обездоленной бесперспективной обслугой настоящих “хозяев страны”. Социальные лифты как не работали, так и не работают. Инфраструктура цивилизованной жизни как была уделом избранных, так и осталась, только значительно улучшилась для одних и пришла в негодность для других. Не верите – сравните напоминающую какой-нибудь швейцарский кантон Рублевку с настоящей русской деревней, спивающейся и дуреющей. Или с каким-нибудь промышленным моногородом, превратившимся для своих жителей в ежедневный кошмар. Сравнили?
Но самое главное – граждане России как не имели влияния на государство в советское время, так и не имеют теперь. И не будут иметь, потому что приватизировавшие и разворовавшие это государство хищники видят в этом отсутствии контроля лучшую гарантию для сохранения своих богатств и своего привилегированного положения, на которое не могут повлиять ни кризисы, ни разоблачения, ни судебные приговоры. Пока россияне будут холопами своих алчных властителей, а не гражданами своей страны, этим людям и их деньгам действительно ничего не грозит.
Вопрос – как стать гражданами? Ответ – никак. В сложившихся условиях – никак. Когда нет никаких настоящих выборов, никакой конкуренции, никакой свободной прессы, никакого ощущения опасности у тех, кто владеет страной, эволюция невозможна. По сути “сверхновый класс” превратился в “сверхстарый” – ту самую имперскую аристократию, которая даже в начале XX века не смогла понять необходимости настоящих перемен и поверила, что можно заменить реформы войной. А в результате оказалась выброшена в трущобы Парижа и Стамбула, ограблена, разорена, уничтожена вместе с Россией. Пришло время высокопоставленных Шариковых, которые только спустя десятилетия поняли, что иметь в распоряжении все то, что имели их предшественники, – иметь, а не получать в приложение к должности – намного удобнее.
Так круг замкнулся – и вновь подбирается к семнадцатому году. Только уже две тысячи семнадцатому. И вновь, как и за несколько лет до той революции, власть имущие убеждены, что у них все замечательно, холопы находятся в патриотическом угаре, рейтинг правителя достиг космических высот, доверие к власти очевидно, оппозиции просто нет, а та, что назначена оппозицией, – это те же самые “свои” нувориши.
А ведь вопрос на самом деле вовсе не в том, будет в России революция – или на этот раз обойдется. Вопрос исключительно в том, удастся ли на новом витке истории задержаться в Феврале – или потерявшая ориентиры страна вновь скатится в Октябрь, в руки следующего поколения бездомных Шариковых.
