Не будь дурой, волонтёр

Эту историю я узнала вчера. Узнала под гнусный мат – и матерящегося я не останавливала. Здесь нематериться невозможно… Фамилий не будет. Позывных тоже. Даже не просите. Важно не кто сделал – важно, что ЭТО было сделано. Ещё важнее – чтобы ЭТО не делалось. Никогда. … опытные волонтёры приехали на позицию. Опытные? – это слабо сказано. Это были волонтёры, прошедшие огонь, воду и медные трубы… … как оказалось, медные трубы здесь и помешали. Медные трубы включили слабоумие. Итак, опытные женщины-волонтёры приехали на позицию. Очень огневую, очень обстреливаемую позицию. Понятно, что под обстрелы их не пустили, а разместили в самом безопасном месте, скажем, в штабе. Штаб никогда не обстреливался – опытные командиры знали, где размещать штаб. Опытные волонтёры-женщины задержались у бравых бойцов и офицеров. Там было что посмотреть – одна мускулатура чего стоит. И делались фотографии. Думалось, командир разрешил делать фотографии. Но командир-то не думал… И никто не думал… что эти фотографии будут тут же выкладываться в интернет. Нет, вы не поняли – фотографии делались с неотключённой геолокацией, временем, координатами снимка. И так они шли в интернет. И тут же прилетело. Оказывается, наши интернеты читают и сепары? – ай-яй-яй, кто бы мог подумать… Женщины-волонтёры потом уехали. Ещё ранее увезли погибших бойцов. Бойцов, погибших при обстреле, который навели опытные женщины-волонтёры. Женщинам-волонтёрам никто не сказал о том, что они сделали. Похоже, их решили не огорчать. Потому что ребят уже не вернёшь… Мы отключаем координаты снимков, только въезжая в Зону. Мы никогда не делаем снимки с привязкой к местности. Мы, даже ведя фронтовой репортаж, никогда не даём фото в интернет сразу. Даже самые безобидные фото – портреты котят, например. Только через несколько часов после отъезда, а то и вовсе на следующий день рейса. Это обычные приёмы. Это нужно знать как дваждыжвапять. Я уж молчу о том, что мы обязательно спрашиваем – пойдёт фото или нет, можно ли его размещать в интернете или нет и т д Но, даже понимая всё это, я сказала своему собеседнику: – Я понимаю, в каком вы состоянии. Поэтому мы ехать к вам не будем. Выедешь навстречу, заберёшь посылки. – Да, так будет лучше. – ответил он мне. – Что-то нам не очень хочется видеть волонтёров в последнее время. ЛЮБЫХ волонтёров. И я его понимаю. … таких историй масса. Первая такая история случилась на Карачуне, в 2014-м. Тогда тоже не особо светили ответ на вопрос – за что получили в глаз известные журналисты? Почему их отпустили из Карачуна в одних трусах? Я знала тогда эту историю от самих участников. От тех, по кому прилетело – вследствие того, что известные журналисты сразу же выкладывали в интернет фотографии, сделанные на Карачуне, фотографии, сделанные из Карачуна – виды фотографировали, понимаешь… Я знала об этом от тех, кто дал в глаз известным военным журналистам и известному волонтёру, привезшему их. Мне рассказывал эту историю Эндрю – неизменно возмущаясь слабоумием журналистов и известного волонтёра, привезшего их. Мне рассказывали эту историю другие Кульчицкие. Фамилии журналистов и известного волонтёра вы и сами назовёте, история известная. Но это был первый год, нет, первые месяцы войны. Сейчас же идёт третий год войны. Все всё знают, все всё понимают. И вот… Опытные волонтёры снова допустили ЭТО. ЭТО – я не знаю, как это назвать. У меня такого обширного запаса обсценной лексики нет. Волонтёр. Я тебя очень прошу – прошу на фоне мата ребят, чьи товарищи погибли благодаря слабоумию отважных волонтёров – следи за руками, волонтёр. Следи за своими действиями. Следи за собой. Следи за своим мозгом. Будь осторожен, волонтёр. Не будь сукой, волонтёр.