— Дешёво, дешёво, — говорит художник , листая кофты.
Вскоре мы идем на улицу, а одна из девочек выходит уже в шубе из искусственного меха. Парень, что листал кофты, говорит что секонд слишком дорогой, хотя он очень дешёв, если учесть сегодняшние −50%.
Мы идем к месту и беседуем с автором проекта, художницей Анти Гоной: «Перформанс называется „Колдуй баба, колдуй дед“ и посвящается всем культурным деятелям Украины, которые занимаются развитием современного искусства; институциям, коллекционерам, которые хотят купить картины за 200 гривен например Иван Ступницкий. В перформансе также примут участие работы Александра Курмаза, его работы были признаны порнографией. В некоторых из них я выступаю треш-моделью, но там нет никаких порнографических снимков, кроме обнаженки».
— Не забирайте, это наши картины, они нам нужны — просит Анти Гона.
— Да тут уже много забрали, зачем они вам? — вопрошает дед.
— Будем сжигать, у нас тут представление
— Зачем?
— Ну действо такое, я художник, это моя акция.
— Так я ваш коллега, я архитектор, давайте я возьму несколько..
— (Блин, где весь реквизит!?) Нет, оставьте, пожалуйста картины в покое! — почти умоляет деда художница.
— Да зачем оно вам, это же мазня..? — не успокаивается дед, — тут уже несколько человек шарилось, забрали нормально.
— Слушайте, давайте я вам дам подрамники, у меня есть, и вы оставите нас в покое? Я точно вам отдам, оставьте номер, — говорит Анти Гона.
— Хорошо, но вообще-то Бог сказал делиться, так в 2 раза больше приобрете.
— Да. Отдайте нам квартиру, вам хорошо воздастся — говорит кто-то находчивый из наших. Дед молча уходит.
Хотел набрать барахла и картин не потому что нужны, а потому что кто-то взял, а он нет — решают художники.
Картины сваливают на простыни и тянут их к месту перформанса как на санях. Быстро наступает вечер. Холодный то ли снег, то ли дождь пропитывает воздух, наши куртки и лежащие в куче полотна. Художники плотно, в форме домика, выстраивают картины одна к другой.
Такое скопление образов на малой площади завораживает. Несколько минут и картины полыхают, отсвечивая ярким светом на лица собравшихся и раздевающейся Анти Гоны:
— Что ты чувствуешь, когда видишь как горят твои картины?
— Мне очень легко и свободно.
— Не жалко ли, когда видишь как горят часы творческого процесса?
— Нет, не жалко, потому что я знаю что сейчас наступил гениальный период и все что было — должно остаться в прошлом.
— Ты воспринимаешь это как очищение?
— Очищением скорее было когда у меня украли мои лучшие картины в парижском метро, а я уже договорилась продать их в галереи. Это был самый большой удар, после которого я поняла, что живописи в 21 веке больше не может быть.
Она бежит к огню, подбегает то к нам, то к горящим картинам, на её притягательных формах языками отражается огонь. Я впервые вижу огонь на женском теле и впервые на красивом женском теле. Анти Гона бросает в огонь всё, что лежит вокруг: старые шубы, короны, сапоги, сумки, бенгальские огни, подпитывает огонь водкой. И костёр взмывается, задевая сухие, но мокрые от дождя листья дерева. Жар внезапно спадает. Это догорают холсты, оставляя пылающие рамы.
Анти Гона извивается по ледяному настилу декабря. Она нага, её движения быстры и непредсказуемы, её формы покажутся идеальными многим.
Она пляшет этот танец на фоне своих горящих картин, измазываясь красной краской. Рамы догорают и Анти Гону спешат завернуть в теплые куртки и носки.
«Я ничего не помню», — оглядывая всех вокруг, говорит она.
Роман Ганиев , «Фраза»
